Георгий ПОЧЕПЦОВ, rezonans.asia
В понятном мире и живется легче: здесь все на виду. Старшее поколение смотрит то, что ему показывают, молодое – само ищет то, что ему будет интересно. По этой причине телевизор для него не самый главный источник информационного счастья. Поэтому телевизор насыщают криками Соловьева и Киселева, чтобы заставить смотреть на это в духе древнего “хлеба и зрелищ”.
Если артиллерия – это бог войны, то телевидение – это бог политической войны. Пропагандистское телевидение никогда не получает ответ с другого телеэкрана. Ему может отвечать только интернет. Но это две разные аудитории. Аудитория интернета не смотрит телевизор, и наоборот. Советский опыт показывает, что скорее косвенным ответом может быть только Холодильник и его содержимое. Здесь три разных источника (Телевизор – Интернет – Холодильник) посылают свои сигналы в массовое сознание. Идеально они должны совпадать по своей направленности, но так, к счастью или к сожалению, не бывает.
В мире всегда есть место … Не подвигу, а телевизору, интернету и будущим видам коммуникации. Мир – это коммуникация. Она не только обеспечивает его связность, она одновременно формирует его под себя. То, что лучше для коммуникации, лучше и развивается.
Труба и барабан прошлых веков заменились телевидением и интернетом. Причем если телевидение замедляет процессы изменений и трансформаций, то интернет их ускоряет. Власть, кстати, всегда консерватор, ее страшат изменения, поскольку с каждым из них ее статус в жизни падает.
При этом однако телепотребление в России неуклонно снижается [1]. В 2020 году 88% респондентов смотрели телевизор за последние две недели [2]. И это самый низкий показатель за последние пять лет. В 2015 году их было 94%. Понятным образом снижается и объем чтения печатных СМИ. В 2020 г. это стало 38% респондентов, в 2015 было 57%.
Будущее вообще прячется пока в “тени” онлайновых сообществ. По этой причине активно изучается, как и кто попадает в их сети, к каким изменениям поведения они могут вести. Эти новые коммуникации очень сильно встроены в социальную жизнь молодежи, становясь его неотъемлемой частью.
Новые поколения смещаются в интернет: “Социальная атомизация и экономическая нестабильность заставляют все больше людей выходить в Интернет в поисках ответов. Но в постполитическую эпоху большинство организаций исчезли или распались. Возможно, представители поколения Z стекаются в онлайн-фандомы из-за отсутствия реальных организаций. Еще более усугубляет отталкивающее качество активистской культуры, которая в значительной степени не соответствует потребностям большинства людей. Между тем, онлайн-сообщества – это весело и круто. Пока онлайн-организация не станет нормальным аспектом повседневной жизни, мы должны ожидать, что онлайн-сообщества будут расти сравнительно более быстрыми темпами” [3].
И еще одно важное наблюдение, проясняющее некоторые вещи: “Ключевое отличие между знаменитостями мейнстрима и нишевыми инфлуенсерами является потенциалом для формирования гипер-конкретных и гипер-преданных сообществ. Зрители ощущают сильную привязанность к создателям контента, за которым они следят, и к сообществам, в которых принимают участие. Эти аудитории демонстрируют большую вероятность изменения поведения во время призывов к действиям” (там же).
Мир “ловит” ситуацию перехода к новому инструментарию, вытекающему из онлайнового существования человека. Если человек проводит там все больше времени, то и инструментарий воздействия должен быть родом оттуда. Молодежь стремится туда, где все. Поэтому жизнь в онлайне становится все многолюднее.
Даже MI5 отправилось в Instagram, создав там свой аккаунт. Генеральный директор К. МакКаллам объяснил это желанием уйти от старых надоедливых стереотипов об агентах, пьющих мартини [4]. Их интересует разнообразный набор людей вне всяких барьеров. А мартини было просто связано с Джеймсом Бондом…
Мы родились в одной системе коммуникаций, а умрем в другой. Сегодня на арене техногиганты со своими платформами. Они все знают о нас, поэтому с каждым годом будут привязывать к себе все больше. Их бизнес “завязан” на человека, поэтому они ориентированы на опору на интересы людей.
Мы видим переход от ситуации, в которой было мало информации и потому много внимания, к противоположной ситуации, где есть много информации и потому естественно мало внимания.
Этап первый | Мало информации и много внимания |
Этап второй | Много информации и мало внимания |
Следующий период с неизбежностью придет, но он не так ясен.
Кстати, есть одна общая тенденция последнего времени: “слабые” получают больше возможностей для выражения своего мнения. Интернет Запад развивал по той причине, что он давал голос как раз слабым, рассматривая “арабскую весну” как раз под таким углом зрения. И хотя арабская весна была ближе к французским “желтым жилетам”, где офлайновые связи были сильнее онлайновых, общая тенденция остается: “слабые” нуждаются в коммуникативной помощи, чтобы их услышали. Аналог – вещание радиоголосов на СССР, которое делало из неизвестных фигур протестных лидеров.
Россия движется однотипно, власть понимает, что ее будущее зависит от коммуникации, особенно новой. Вот несколько выводов из аналитического доклад ВЦИОМ, объясняюшие желание власти захватить новый канал коммуникации: “Основной аудиторией блогеров остается молодежь, но к настоящему времени им удалось широко встроиться в процессы информационного потребления, в том числе за счет влияния ядра своей аудитории на более старшие поколения. Преимущества блогеров в сравнении с традиционными СМИ — в персонализированности, креативности и скорости реакции на повестку, что вызывает доверие и позволяет привлекать большее внимание — главную «валюту» для современного медиа. Профессия блогера пока не воспринимается как серьезная, в основном в ней видят модное преходящее явление. Однако интерес к профессии растет в Москве и Санкт-Петербурге — центрах, которые формируют тренды. Поэтому можно с определенной долей осторожности заключить, что в обозримом будущем интерес к блогерству как к реальной профессии укрепится” [5].
И последний наглядный пример, удививший всех: 65% антиконтента по вакцинации на Фейсбуке и Твиттере исходит от всего лишь 12 людей [6]. Им даже придумали название “дезинформационная дюжина”. То есть такое малое число людей способно управлять миллионами.
Чтобы найти этих 12 инфлюенсеров, были определены 10 приватных и 20 публичных анти-вакцинных групп в Фейсбуке, которые имели размеры от 2500 до 235 тысяч членов [7]. И 73 процента контента пришло от этих 12 человек.
Фейки тоже поддаются объективному варианту поиска. Например, обнаружено, что фейковые новости, как правило, используют больше слов, относящихся к сексу, смерти и тревоге [8]. Это явный эмоциональный язык, способный остановить внимание. В нормальных же новостях больше слов, относящихся к работе (бизнесу) и деньгам (экономике). Интересно, что эти параметры языка совпадают с теми, которыми пользуются лидеры-популисты. Кстати, теперь уже считают, что фейки распространяются в 10 раз быстрее нормальных новостей [9]. И это вновь говорит о том, что фейки будут попадаться нам на глаза чаще.
Другие исследователи обнаружили такие факты. 37% респондентов сталкивались с тем, что посчитали новость правдой, а потом поняли, что это или преувеличение, или неточность или вообще ложь [10]. Чаще всего это были новости о знаменитостях, а также относящиеся к Брекситу или Д. Трампу. 46% сталкивались с тем, что сразу определяли новость как фейк, поскольку источником были сатирические издания.
Государство всегда было запаздывающим игроком на информационном поле. Оно чаще работало с последствиями, чем было само инициатором. Государство консервативно и связано по рукам и ногам мнением первого лица, которое не всегда верно. Хотя на столе перед ним лежат предложения разных ведомств, но в голове у него одна модель поведения, своя собственная.
Г. Павловский говорит в этом контексте о действиях на опережение как спасительных для власти: “Еще одна особенность, изначально отличавшая Россию от других посткоммунистических стран, — демонстрационная власть. По существу, это машина имитации чего угодно — она умеет имитировать силу, угрозу, народное ликование и триумфальные выборы. Ее функция — в любой момент сымитировать именно то, чего недостает, чтобы выкрутиться. Эта механика не сводится к пропаганде, хотя включает в себя медиамашину центральных СМИ. Но она включает и остальные политические мощности — Госдуму, МИД, Роскомстат и т. п. В каком-то смысле и власть президента Путина является изделием той же машины — имиджем, генерируемым имитационной властью. Российская конструкция власти слаба. Ей нужно действовать на опережение, чтоб всегда оказываться первой. Лидерство является не бонусом, а условием гегемонии власти. На постоянное опережение Кремля опирается так называемая стабильность. Как только исчезает ощущение, что Кремль опережает страну, согласие с властью тает. Это стало заметно к концу прошлого года. Тут и грубость пенсионной реформы, и простая изношенность лидерства системы, в которой стало скучно существовать. Когда реальное лидерство ушло, его также имитируют силами демонстрационной власти” [11].
Привычные печатные издания уходят со сцены, поскольку молодежь потеряла к ним интерес. По данным Центра Пью Фейсбуком пользуется 69% взрослого населения США [12]. Эта цифра статистически не меняется, как и цифра пользователей Instagram, Pinterest, LinkedIn, Snapchat, Twitter и WhatsApp. В принципе, не указывая конкретной платформы, то 72% говорят, что пользуются социальными медиа. Большая часть молодежи пользуется платформами Instagram, Snapchat, TikTok. И очень сильные разрывы со старшим поколением. 65% в возрасте от 18 до 29 пользуются Snapchat, в то же в группе старше 65 лет таких только 2%. То есть разрыв составляет 63%!
Все это другие реакции, другие интересы и потребности, другие скорости реагирования. На наших глазах рождается другой мир, хотя его и пытаются сдержать. Одновременно всем нам надо помнить, что это наш мир, и он будет таким, каким мы захотим. Возможно, не сразу, но это все равно случится…
В России медиа система, ориентированная на массовое сознание, тоже трансформировалась, но скорее ушла в прошлое, а не будущее. Она приняла на себя функции отделов агитации и пропаганды советского времени. Если школьниками занимается школа, то взрослых тоже решили не оставлять наедине со своими мыслями. И журналисты стали пропагандистами. Тем более многие хорошо помнят, как это было тридцать лет назад.
С. Кучер задался таким вопросом: “должно же быть что-то особенное, благодаря чему так радикально видоизменилась та же Бутина, которая в 13-м году восхищалась Навальным, предрекала режиму бесславный конец и советовала кремлевским стратегам учить уроки истории. Благодаря чему эволюционировал Соловьев, который совсем по меркам истории недавно на публичных лекциях предостерегал от возвращения Крыма, а сидя передо мной в студии «Совершенно секретно» критиковал режим и рассуждал о свободе слова. Примеров больше, чем два, вы их не хуже меня знаете и, главное, список пополняется с каждым годом, если не месяцем. Должно же что-то быть… ну скучно, если на самом деле все так просто и банально, как оно все просто и банально на самом деле” [13].
Это его мысли из Фейсбука, которые начинаются такими рассуждениями: “мне все-таки нравится иногда на выходных дать мозгу отдохнуть и, как вариант, пофантазировать о том, что все на самом деле не так банально. Что дело не в эгоцентризме, страхе, вытекающей из них “пониженной социальной ответственности”, а затем продажности всех этих “мальчиков-девочек” от пропаганды с искаженными злобой лицами, которые давно забыли, как искренне улыбаться… Может, дело в том, что однажды их вызывают в подвалы Лубянки (или в Геленджик вывозят), а там с помощью особого ритуала знакомят с неким тайным знанием, открывают страшную тайну, а вместе с ней и глаза на то, как оно все обстоит на самом деле. Ну, например, под бубен тувинского шамана наливают настойку из мухоморов. Или шлем специальный на голову надевают (как в фантастическом фильме “Вожди Атлантиды” из моего детства). И они видят будущее, а там – американский флаг над Кремлем, русские женщины – в империалистическом борделе, дети – в рабстве у геев, мужчины – распроданы на органы. Или миелофон, как в “Гостье из будущего”, им дают, и они дистанционно читают мысли “пиндосов”, а там – четкие планы на вот это вот все. Или, еще вариант, заводят их в зал, а там мировое правительство в полном составе, и все пьют-закусывают, похлопывают друг друга, а, главное, нацлидера, по плечу – и будущие политические проститутки тут же понимают, что все это – большая игра, просто у каждого в ней свое место, и вот им выпала безумно важная и ответственная роль – стать проститутками, ну, как в игре в мафию (кому-то “мафия” выпала, кому-то “инспектор” и т.д.). И вообще мы все вместе готовимся к вторжению инопланетян, а у России, и конкретно у них, тут “особая цивилизационная миссия” – показать, во что может превратиться каждый, кто осмелится вступить в контакт” [14].
Раньше порождение информационных потоков было осложнено как поиском информации, так и проверкой ее на достоверность. Сегодня оба эти фактора если не исчезли, то ослаблены, поэтому произошел определенный информационный “взрыв”. В него начинают встраиваться разные процессы дезинформации, мимикрируя под информационные потоки.
В США это трудно остановить, поскольку конституция защищает право голоса: “мы ходили по Конгрессу и Сенату, пытались убедить американских законодателей добавить российские СМИ к секторным санкциям, а главных деятелей российской пропаганды, таких как Киселев, Соловьев, Скабеева, Симоньян, к списку персональных санкций. Но нам говорили, что это сделать очень трудно, потому что в первой поправке Конституции Соединенных Штатов о свободе слова написано, что Конгресс не может издавать законов, ограничивающих свободу информации. Так что вопрос сводится к тому, чтобы убедить конгрессменов, что мы имеем дело не со средствами массовой информации, а со средствами пропаганды. Мы думаем, что выигрыш такого дела, как наше, будет способствовать изменению отношения. Но это сложно” [15].
В мире также считают, например, в британском парламенте, что человек может просто заблуждаться, поэтому дезинформацией становится только сознательный обман, а не вся ложь. Это ситуация, когда человек должен специально выдавать за правду неправду, преследуя свои какие-то свои цели.
Мысли не нужны, нужны сразу выводы. Если выводы оставить на потом, до них можно и не добраться. Кнопка на телевизоре позволяет его отключить в любую минуту. С. Митрофанов, например, подчеркивает: “У Соловьева эксперты правильные, проверенные, они обычно не заморачиваются доказательствами, а лепят прямо выводы” [16].
Получается, что перед нами тот же метод, который Г. Павловский определял как игра на опережение. Только там оппозицию ставили в неизвестную ей ситуацию в политическом пространстве, а здесь с населением делают то же самое, но в информационном пространстве. Для власти получаются маневры на известной ей территории, а для оппозиции война на принципиально неизвестной территории.
Г. Павловский об изменениях в информационном поле рассказывает так: “ведь когда-то давно-давно, теперь это можно уже рассказывать детям: знаете, дети, что когда-то давным-давно в этой стране больше 15 лет назад появился новый президент, удивительный, необычный, искали форматы, чтобы представить его именно как живого человека. И тогда родилась эта идея разговора со страной. Потому что предыдущий президент не был к этому готов, он был другого стиля, вышел из бюрократического аппарата. Придумали эту форму, а теперь она закостенела и стала условной, как французский театр с программой классической” [17].
И еще: “Консультанты, там их действительно довольно много, фамилии отдельных известны, очень многие из них выступают в прессе, а по центральному телевидению вы можете каждую неделю видеть часть из них. Некоторые из них являются людьми, которые что-то пишут для Кремля, но редко они являются людьми, которые что-то советуют устно. Сейчас президент не очень хочет, наверное, этого. Он построил логичную систему, где он немножко сверху, только он может спустить лесенку, чтобы к нему кто-то залез. Поэтому нельзя, проходя по кремлевскому коридору, сказать ему что-то непринужденно — пиджак поправь. Не получится. Поэтому есть бесчисленные совещания, результаты которых имеют аппаратное значение больше, чем практическое, они посылают бумаги, так дистанционно это все и происходит. Так что здесь нет особой тайны. Имиджмейкер, в конце концов, это просто человек, который снимает несуществующую пылинку с образа. А информация — это отдельная проблема. Информация, которая переполнена в мире такой трескучей пропагандой, как сейчас, она уже не может быть качественной. Это все равно, что пытаться найти свежую воду среди такого, когда бурлят какие-то потоки разной степени грязности. Дистиллируй, не дистиллируй, все равно, я думаю, он получает сегодня информацию некачественную, судя по всему” (там же).
Сложность современного мира компенсируется простотой телевизионного рассказа о нем. Человек, послушав лишь одно телевизионное политическое ток-шоу, моментально становится экспертом. Он с гордостью может завтра поучать других.
Г. Павловский вспоминает: “Это явление очень многообразно, но в его основе — слабая, недостроенная государственность, а также не выстроенная политическая и гражданская нация. Но слабость, о которой я говорю, компенсируется некоторыми девайсами. В 1990-е годы это означало оснащаться прежде всего медийно-политическими и электоральными технологиями. В этом качестве, как мне представляется, уже во второй половине 90-х Кремль был впереди европейских стран, а, возможно, в какой-то степени и Соединенных Штатов. Впрочем, если судить по американской кинокартине «Хвост виляет собакой», то мы шли примерно вровень. Сейчас я вижу в этом мало позитивного, но это некий факт. Идея глобальной конкуренции, обуревающая нас, действительно заставляла двигаться и торопиться, чтобы успеть усилиться раньше, чем это сделают наши мировые противники или же «дорогие партнеры», как любил говорить Путин. Успеть раньше, прежде чем нас прижмут к стенке. Я относился к этому также реально, как американские физики, когда в спешке работали над «Манхэттенским проектом». Это была игра на опережение, и России надо было выйти в первые ряды” [18].
Мы все попали в новый мир, где не столько правит реальность, как информация о ней. Если о плохой реальности рассказать хорошо, то большой процент людей тоже поменяет свое мнение с плохого или неоформившегося на хорошее.
Г. Павловский видит это так: “в 2000 году Владимир Путин даже произнес фразу: «Не будет больше ни революций, ни контрреволюций». Но если мы будем смотреть на то, что на самом деле происходит, мы увидим, что нынешний президент втянул страну в такой странный фьюжн, в такой мутант, гибрид (не знаю, как это точно назвать), в такую смесь революций и контрреволюций… Зачем, к примеру, мы втянулись в украинскую революцию, что мы там искали? Какое нам дело до того, что происходит в Киеве? Да никакого! И это само по себе — признак недостроенного государства, которое придумывает для себя проблему. И это началось уже давно — еще с оранжевой революции 2004 года” (там же).
И еще: “за прошедшие 20 лет Кремль привык опережать общество, опережать страну, менять политическую повестку и контролировать ее (это вообще один из самых сильных инструментов — контроль повестки). Это вело, в свою очередь, к постоянному отставанию общественных сил и оппозиции, которая продолжала штурмовать последний вагон уходящего поезда, в то время как сам поезд был уже далеко. Но сегодня это свойство тоже превратилось в уязвимость системы, поскольку она, по известному русскому выражению, сама себя перехитрила. Во всяком случае, она этим занимается, Система превратила свою быстроту и тактическую верткость в самоцель. Перед нами сейчас мечется некое существо — тело власти, которое даже не может сообщить стране, чего оно хочет. При этом оно одновременно ввязывается, вклинивается в десятки точек на мировой карте, надеясь там присутствовать и туда просочиться. Кремль называет это геополитикой, но вряд ли происходящее подпадает под это определение. Геополитика — это обоснование определенного курса, а тут мы имеем дело с кучей импровизаций в самых разных странах мира. Эти импровизации меняют отношение к России, но, как правило, не в лучшую сторону. При этом все видят: «О, и тут Россия, и там Россия!» Что ж, Кремлю это нравится, и самому Путину это нравится. А в стране, конечно — хаос” (там же).
Россия поставила на телевизор как на свой главный политический инструмент. Разные типы еженедельных программ “обстреливают” головы телезрителей, который сами стремятся попасть в число “телезависимых”. И тут особое место занимает В. Соловьев.
Соловьева не очень любят коллеги, то ли из-за получаемых денег и двух вилл на озере Комо в Италии [19], то ли из-за излишней активности. Поэтому борьба с ним стала приметой времени. Видимо, это в какой-то степени доставляет удовольствие не только обвинителям, но и ему самому, поскольку все это происходит в модели монолога, а не диалога, как со стороны обвиняющих, так и самого Соловьева.
К примеру, иногда вспыхивает скандал по поводу его итальянской недвижимости: “В конце сентября Фонд борьбы с коррупцией Алексея Навального опубликовал расследование, в котором рассказывалось о вилле Соловьева в Италии. По оценкам фонда, вилла стоит миллиард рублей. По информации ФБК, до 2015 года вилла была оформлена на американскую фирму Honour International, контролируемую Соловьевым. Сейчас недвижимость зарегистрирована на телеведущего. Кроме того, Соловьев имеет удостоверение резидента Италии. «Я богатый человек, об этом кто-то не знал? Я не видел этого текста, но не очень понимаю, в чем претензии ко мне, в том, что я этого не скрываю? Я занимался бизнесом в девяностые и являюсь богатым человеком», — прокомментировал расследование ФБК Соловьев. Он подчеркнул, что не является чиновником или госслужащим и что не понимает, в чем претензии к нему. «Я просто богат»” [20].
Соловьев борется даже с игрушками Лего, которых называют биониклами: “Один из своих стримов Соловьев посвятил “биониклам” – он делал вид, что отрывает одному из них голову. “Страшно, да? Вам больно, больно?” – говорил во время этого процесса ведущий. К счастью для любителей этих игрушек, Соловьеву все же не удалось оторвать голову “биониклу”. Но на этом Владимир Соловьев не остановился. Во время недавнего стрима он заявил, что создает движение “Биониклы за Путина”. Соловьев тогда заявил, что его команда закупает партию “самых редких и уникальных “биониклов” и будет снимать фильмы, где “Биониклы за Путина” будут биться со злом, идущим от их безнравственных коллег, которые продались сатанинскому началу”” ([21], см. также [22]).
Мир потерял свое понимание, став намного запутаннее, чем раньше, поэтому теперь ему требуются толкователи. Раньше советское телевидение разъясняло все только про Америку, теперь требуется такой же рассказ и о внутренней политике, поскольку и в ней есть много друзей и врагов.
Соловьев очень ловко рассказал о хорошей спортивной форме президента. Помнится, приблизительно так рассказывали в прошлом о сильном рукопожатии Б. Ельцина. Сегодня о Путине: «Карандаш поймал ловко! Так что надо отметить — реакция прекрасная. Видно, что президент в отличной спортивной форме, и боевые искусства никуда не уходят. Вы пробовали повторить?» – обратился к своему соведущему Соловьев [23].
Статус Соловьева важен в глазах зрителей, поскольку это и статус той политики, о которой он повествует. Он выступает в роли советский преподавателей марксизма-ленинизма, которые рассказывали студентам о том, чего сами не видели, не знали и не верили. И это великое умение говорить о том, чего нет. И этот список велик. Тут есть и фашисты в Украине, и Байден, который ничего не помнит, и российские либералы, которые хотят отдать страну Западу…
Л. Гозман пишет открытое письмо В. Соловьеву по поводу обсуждения статьи Гозмана на телеэкране: “Понимая, как устроено наше телевидение, не сомневаюсь, что такое внимание связано с тем, что наш текст чем-то встревожил или обидел высокое начальство. И хотя бОльшая часть твоих гостей перевирала все, что можно и нельзя, несмотря на то, что им раздали специально сделанный для твоей программы перевод статьи (не помню, кстати, таких примеров), была не только абсолютно некомпетентна, но и предельно агрессивна, я признателен тебе за программу. Ты прекрасно понимаешь, что в нашем расколотом, в том числе и – увы! – благодаря твоим усилиям обществе, хамство в адрес авторов статьи и проклятия самому материалу лишь формируют доброжелательный интерес среди тех, кто понимает серьезность ситуации в стране” [24].
Но более всего Соловьев силен в разборках с врагами. Д. Гудков говорит: «Кто-то обсуждает, как победить рак, кто-то – как покорить космос или построить сверхскоростные поезда. У наших пропагандистов в повестке – нанести демонстративный ядерный удар в «пустынных водах мирового океана. Но не настолько пустынных, чтобы его не было видно» [25].
В связи с двадцатилетием разгона НТВ Соловьеву напомнили его речь того времени, где не только время другое, но и Соловьев говорит другие слова: “В Интернете сохранилась запись телемарафона в защиту НТВ, состоявшегося 31 марта 2001 года. В рамках акции тогда выступил и Владимир Соловьев, который сегодняшнему зрителю трудно узнать: и потому что выглядел он тогда иначе, на несколько десятков кг тяжелее, и потому что говорил тогда такие вещи, за которые теперь называет людей «предателями родины» и «агентами Госдепа». <…> Никакой корпоративной этики быть не должно, у журналиста должна быть обязанность только перед зрителями, перед избирателями, – обязанность предоставить зрителю свободу выбора, – с горящими глазами вещал Соловьев. – Даже Бог даёт человеку свободу выбора, и не президенту Путину у нас её отнимать…» [26].
Сегодняшний мир строится в телевизоре, и его результаты также берутся оттуда. Там обитают и враги, и друзья. В телевизоре они как на ладони. Ничего даже добавлять не надо. Все препарировано под мозги телезрителя, и именно он является главной опорой власти, поскольку смотрит именно телевизор, а не интернет. Мир советской газеты еще яростнее рубил врагов, но он требовал мозгов, а телезритель глотает все без разбора. Он сначала глотает, а потом уже начинает думать. С газетой все было наоборот: читали и думали одновременно. И еще в конце эпохи Брежнева были и радиоголоса с противоположными интерпретациями, что в сумме давало нужное видение, которое было более правдивым, чем сегодняшнее, идущее из одного телеисточника.
Литература