Георгий Почепцов
Был такой интересный военный разведчик В. Шлыков, у которого много интересных наблюдений на тему неэффективности: «Вы знаете двух наших лучших воздушных бойцов – Кожедуба и Покрышкина, сбивших соответственно 62 и 59 немецких самолетов. Так вот, у немцев в войну было 104 пилота, каждый из которых имел на счету свыше ста военных побед. Из 45 тысяч советских самолетов, потерянных в воздушных боях, более половины (свыше 24 тысяч) были сбиты всего 300 немецкими летчиками» ([1], см. еще о нем [2]).
И еще: "Представьте себе, пояснял он, что вы выпускаете 3 тысячи танков в год, но должны быть готовы в краткие сроки произвести 70 тысяч машин. Это значит, что вам нужно содержать цеха, линии, иметь запасы горючего, материалов именно для такого количества вооружений. Вы можете вообще не построить ни одного танка, и все равно ваша экономика останется экономикой войны.
«Структурной милитаризацией» называл он такое состояние. И говорил, что в конечном счете советская экономика рухнула не из-за перепроизводства оружия – собственно ВПК поглощал не более 15% всех ресурсов, а из-за немыслимого перепроизводства сырья и материалов, не находящих применения в народном хозяйстве: вы же, мол, помните поля, усеянные обломками сельхозтехники, которую никто не давал себе труда ремонтировать, горы удобрений, гниющих вдоль дорог, миллионы тонн горючего, которое шоферы сливали в канавы. «СССР погубил кризис перепроизводства, такой же, какой вызвал Великую депрессию»" (там же).
Вот его информация об экономике уже почти нашего времени: "Взять хотя бы накопленные к концу советской эпохи запасы алюминия и другого сырья. "Ни Ельцин, ни Гайдар ничего об этом не знали. Эти запасы просто-напросто испарились". СССР не был бедным, он был похож на бабушку, которая прячет свое состояния под матрацем, уточняет Шлыков. И группа лиц не преминула воспользоваться этим богатством. "Я понял, что живу в криминальном государстве. Я ушел в отставку, так как хотел сохранить личную свободу. Резервы тайно утекали на Запад, во многих случаях – через Швейцарию. Сами можете проверить. В начале 90-х годов Лондонская биржа металлов чуть не рухнула под внезапным наплывом сырья. Мировые цены на алюминий упали на 40%! Задайтесь вопросом, почему большие шишки в военных кругах России (т.е. бывшего СССР) не возражали против политических реформ? Именно здесь и началась масштабная коррупция" [3].
Государство и общество в таких вопросах являются не партнерами, а противниками, поскольку власть всегда будет прятать свои недостатки, используя для этого все возможные и невозможные средства. Власть хочет, чтоб ее любили, но не хочет, чтоб за ней следили. Поскольку власть активный компонент, она всегда будет переигрывать население как пассивный и тяжело объединяемый в единое целое компонент.
Есть такая закономерность: малые группы всегда могут объединяться для своей выгоды, перекладывая издержки на большие группы, которые по определению не могут объединиться. То есть население как самая большая группа всегда будет в проигрыше, поскольку не способно к объединению.
Внимание массового сознания уводят, переключают на другие сюжеты и даже блокируют, когда превращают проигрыши в победы. Сталин воспользовался идеей внезапности нападения Германии, которая должна была объяснить его провалы, хотя этой внезапности на самом деле не было. Как можно понять из воспоминаний сына Н. Хрущева, проинтерпретированных А. Илларионовым, на день 22 июня было назначено, наоборот, советское наступление:
"в пятницу, 20 июня, между Хрущевым и Сталиным произошел разговор о надвигавшейся войне и о необходимости в связи с этим отправления Хрущева в Киев. Кто именно был инициатором поездки – сам ли Хрущев или же это был приказ Сталина – в данном случае не столь существенно. Что существеннее – это то, что оба собеседника точно знают, что будет война. Приближение войны тогда ощущалось многими, и потому сам по себе такой разговор оказывается хотя и важным, но лишь еще одним из тысяч дополнительных штрихов, совместно создающих общую картину, бесповоротно опровергающую советский пропагандистский миф о якобы внезапности начавшейся войны. Что однако является наиболее существенным в этом отрывке – это то, что оба собеседника точно знают дату начала войны – 22 июня. Хрущев по сути говорит Сталину: если я задержусь в Москве хотя бы еще на один день, то есть если я уеду не 20-го июня, а 21-го, то тогда приеду в Киев только в воскресенье, 22-го июня, когда начавшаяся война может застать меня еще в поезде. И Сталин не только не возражает, он с этим полностью согласен: «Поезжайте». <...> То есть для обоих собеседников нет никаких сомнений в том, что:
1) война начнется;
2) она начнется 22 июня.
Откуда же Хрущев и Сталин 20 июня знали наверняка, что война начнется 22 июня? Они это знали потому, что на 22 июня была запланирована сталинская агрессия" [4]. И далее он ссылается на книгу М. Солонина "23 июня. День "М".
Правда, здесь речь идет не о сталинской агрессии, а проигрыше в первые дни войны. Например, звучат такие слова: "потери наступающего (причём очень успешно, по 20–30 км в день наступающего) вермахта и обороняющейся Красной Армии составляют 1 к 12. Это есть «чудо», не укладывающееся ни в какие каноны военной науки. По здравой логике – и по всей практике войн и вооружённых конфликтов – потери наступающего должны быть больше потерь обороняющегося. Соотношение потерь 1 к 12 возможно разве что в том случае, когда белые колонизаторы, приплывшие в Африку с пушками и ружьями, наступают на аборигенов, обороняющихся копьями и мотыгами. Но летом 1941 г. на западных границах СССР была совсем другая ситуация: обороняющаяся сторона не уступала противнику ни в численности, ни в вооружении, значительно превосходила его в средствах нанесения мощного контрудара – танках и авиации, да ещё и имела возможность построить свою оборону на системе мощных естественных преград и долговременных оборонительных сооружений" [5].
И еще одна цитата: "в 1941 году Красная Армия потеряла 6 290 000 единиц стрелкового оружия. Строго говоря, одна эта цифра даёт исчерпывающий ответ на вопрос о том, что произошло с Красной Армией в 41-м году. Самым распространённым образцом стрелкового оружия была трёхлинейная винтовка Мосина. Оружие это было и осталось непревзойдённым образцом надёжности и долговечности. «Трёхлинейку» можно было утопить в болоте, зарыть в песок, уронить в солёную морскую воду — а она всё стреляла и стреляла. Вес этого подлинного шедевра инженерной мысли — 3,5 кг без патронов. Это означает, что любой молодой и здоровый мужчина (а именно из таких и состояла летом 1941 г. Красная Армия) мог без особого напряжения вынести с поля боя 3–4 винтовки. А уж самая захудалая колхозная кобыла, запряжённая в простую крестьянскую телегу, могла вывезти в тыл сотню «трёхлинеек», оставшихся от убитых и раненых бойцов. И ещё. Винтовки «просто так» не раздают. Каждая имеет свой индивидуальный номер, каждая выдаётся персонально и под роспись. Каждому, даже самому «молодому» первогодку объяснили, что за потерю личного оружия он пойдёт под трибунал. Как же тогда могли пропасть шесть миллионов винтовок и пулемётов?".
И вывод: "в 41-м году советская военная машина работала с исключительно низкой, рекордно низкой эффективностью. Не решив ни одной из поставленных задач, отдав врагу огромные территории, Красная Армия понесла гигантские потери, по ряду позиций – в десятки раз превосходящие потери противника. С другой стороны, потери малочисленного (в сравнении с людскими ресурсами, использованными командованием Красной Армии) и не имеющего никакого существенного превосходства в технике вооружений (а по некоторым видам боевой техники и явно уступающего) противника оказались в десятки раз меньше тех, которые через несколько лет понесёт Красная Армия, возвращая в многолетних боях потерянное за несколько месяцев 1941 года. В сопоставимых временных рамках даже слабая, плохо вооружённая и деморализованная армия и авиация Франции нанесли немцам в мае — июне 1940 г. потери большие, нежели те, которые смогла летом 41-го нанести врагу Красная Армия".
И самый важный парадоксальный вывод: "Я считаю, что в самой краткой формулировке ответ на вопрос о причине поражения может быть сведён к трём словам: АРМИЯ НЕ ВОЕВАЛА. На полях сражений 1941 года встретились не две армии, а организованные и работающие как отлаженный часовой механизм вооружённые силы фашистской Германии с одной стороны, и почти неуправляемая вооружённая толпа – с другой. Именно такое допущение сразу же позволяет рационально и адекватно объяснить «невероятные» пропорции потерь сторон: разумеется, в вооружённом столкновении армии и толпы потери толпы должны быть в десятки раз больше. Разумеется, даже огромное количество наилучших танков – самолётов – пушек – пулемётов не многим повысит реальную боеспособность неуправляемой толпы. Простота предложенного определения обманчива. С одной стороны, оно «подталкивает» к карикатурно-нелепому объяснению военной катастрофы невиданного масштаба как следствия мнимого «отсутствия средств радиосвязи» и перерезанных диверсантами проводов. В этой связи повторю ещё раз то, о чём говорилось ранее, – связь обеспечивается не проводами, а людьми. Пресловутое «отсутствие связи» было не причиной, а лишь неизбежным следствием превращения многомиллионной армии в вооружённую толпу. Пропало командование, пропали штабы, пропала всякая дисциплина – и как следствие и составная часть этого распада пропала, кроме всего прочего, и связь".
Перед нами та же проблема, которая бесконечно повторяется в советской истории: ситуация доводится до абсурдного провала, чтобы потом с человеческими жертвами довести ее назад до нормы. Только теперь норма будет восприниматься как нечто "божественное". И явной причиной этого является низкая эффективность работы руководства. Но оплачивается это человеческими жертвами.
Герои и праздники ведут страну в будущее. Выбор их в сильной степени предопределяет, куда именно пойдет страна. Набор сталинских праздников с неизбежностью приведет страну к Сталину с этой или другой фамилией.
Создание праздников и героев – это игра власти в свою непогрешимость. При их наличии никто не сможет ни в чем власть обвинить. Она по правилу начальника всегда права. Она может заставить массовое сознание помнить о том, о чем она хочет, и забыть о том, о чем сама хочет забыть.
Праздники и герои – это заблокированные для массового сознания ошибки власти, которые она старательно скрывает. Зачем власти нужен герой или праздник? Они уводят внимание массового сознания от провала государственной системы и ее руководителей. До истины докопаться невозможно. Да и массовое сознание неспособно сделать это. Поэтому если негатив закрыть праздником, негатив станет закрытым для массового сознания, а праздник вот он – на виду у всех.
На сегодняшний день точного числа погибших на войне не знает никто. Есть еще и такие данные А.В. Исаева: "во время боевых действий 1941-1945 годов погибло свыше 21 миллиона 600 тысяч советских военнослужащих. <...> По данным Минобороны России, на фронтах Второй мировой войны погибло чуть более 7 миллионов немецких солдат. Войска Италии, Румынии, Венгрии и других союзников Германии потеряли в общей сложности 1 миллион 468 тысяч человек [6].
Сопоставление немецких и советских потерь демонстрирует вину командования. Тем более наступающей армии требуется в несколько раз большее число солдат, чем армии защищающейся. Все и навсегда засекретить нельзя. Это и ведет к другим данным и другим выводам.
Но есть тайна, которую закрыли праздником – днем победы.
Депутат Госдумы Николай Земцов раскрыл рассекреченные данные Госплана СССР: "Общая убыль населения СССР в 1941–1945 годах – более 52 миллионов 812 тысяч человек. Из них безвозвратные потери в результате действия факторов войны – более 19 миллионов военнослужащих и около 23 миллионов гражданского населения. Общая естественная смертность военнослужащих и гражданского населения за этот период могла составить более 10 миллионов 833 тысяч человек (в том числе 5 миллионов 760 тысяч – умерших детей в возрасте до четырех лет). Безвозвратные потери населения СССР в результате действия факторов войны составили почти 42 миллиона человек" [7].
И смена числа погибших от того, кто правил в этот момент страной, была такой: "Сталин, исходя из недоступных нормальному человеку соображений, лично определил потери СССР в 7 миллионов человек – чуть меньше, нежели потери Германии. Хрущев – в 20 миллионов. При Горбачеве вышла книга, подготовленная Министерством обороны под редакцией генерала Кривошеева «Гриф секретности снят», в которой авторы называли и всячески обосновывали эту самую цифру – 27 миллионов. Теперь выясняется: неправдой была и она".
Полемика военных экспертов дает такой разброс цифр [8]:
- Б. Соколов: "Согласно нашей оценке, сделанной на их основе, потери советских Вооруженных сил убитыми и погибшими составили около 27 миллионов человек, что почти в 10 раз превосходит потери вермахта на Восточном фронте.Общие же потери СССР (вместе с мирным населением) составили 40–41 миллион человек";
- А. Исаев: "всего было привлечено в Вооруженные силы 34476,7 тысяч человек. На 1 июля 1945 года в армии и на флоте оставалось 12839,8 тысяч человек, в том числе 1046 тысяч человек в госпиталях. Проведя несложные арифметические вычисления, мы получаем, что разница между количеством привлеченных в армию граждан и количеством числившихся в Вооруженных силах к окончанию войны составляет 21629,7 тысяч человек, округленно – 21,6 млн человек";
- К. Александров: "При оценке безвозвратных потерь необходимо опираться в первую очередь на результаты учета погибших по картотекам безвозвратных потерь в IX и XI отделах Центрального архива Министерства обороны (ЦАМО) РФ. Таких личных карточек, как сообщил в марте 2009 года в разговоре со мной один из сотрудников IX отдела, более 15 млн (вместе с офицерами и политработниками)".
Поскольку даже военные специалисты не могут дать объективного числа погибших, поступим не так, перестанем искать точную цифру, поскольку для каждой конкретной семьи погибший был ужасной и невосполнимой потерей, миллионами других погибших все равно этого нельзя ни оправдать, ни извинить. Для семьи один – это миллион,для государства миллион – это один.
Герои и праздники задают осмысленность окружающего нас мира. Это ярко демонстрирует смена того и другого, произошедшая с распадом СССР. Совершенно внезапно исчезают одни герои и праздники и появляются другие. Природный мир сохраняется, а социальный трансформируется.
Сталин лично занимался героями и их пантеоном. Первыми такими официальными героями стали летчики-челюскинцы, получившими звание Героя Советского Союза. До этого героями становились без званий и орденов.
Формула героизма, возникшая в этот момент, получалась такой:
БЕДСТВИЕ (из-за неудачного планирования, подготовки, непрофессионализма и под.) + СПАСЕНИЕ = ГЕРОИЗМ
Вспомним феномен челюскинцев. Пароход "Челюскин затонул 13 февраля 1934 года. Г. Олтаржевский пишет: "Хотя это должно было произойти гораздо раньше – по сути, «Челюскин» был обречен на гибель с самого начала. Сто человек, в том числе женщины и дети, оказались на льду зимнего арктического моря более чем в сотне километров от пустынного чукотского берега. Весь мир следил за этой эпопеей, почти не веря в ее счастливый конец. Но произошло настоящее чудо, и людей удалость спасти" [9]. Кстати, глава экспедиции О.Ю. Шмидт кричал на льдине, куда они высадились с частью еды: «Всё, это «вышка». Потерянный корабль нам не простят!».
Но простили и сделали героями. Героев в принципе в те времена "производили" активно. У Сталина была в голове такая условная "периодическая система". Это можно понять, что он предложил Довженко сделать фильм об украинском Чапаеве, на роль которого пришел Щорс. То есть в идеале нужен был Чапаев всех национальностей страны, чтобы все получили от него "заряд" героического поведения, обладающий национальным духом.
Героем человека делает его гибель. Версий смерти Щорса было несколько: "Несмотря на заслуги, при жизни Щорс не был легендой. Прославленного героя из него сделали уже в конце 30-х. А посыл направил не кто иной, как «отец народов». После выхода фильма «Чапаев» Сталин рекомендовал Довженко поискать украинский аналог и прямо назвал имя Щорса. Зная о ключевой роли Сталина в создании легенды, не кажется удивительным засекречивание результатов эксгумации, проведенной в 1949 году по указанию Кремля. Приуроченный к 30-летию со дня гибели героя розыск могилы в Самаре и перезахоронение останков просто не могли сопровождаться обнародованием шокирующих подробностей его гибели. Зато это стало возможным в 60-е, после разоблачения культа личности Сталина в 1956 году" [10].
Есть и такой странный факт, который также нагнетает подозрения: "еще до таинственной гибели Щорса были расстреляны, убиты или умерли от неизвестной болезни (возможно, от отравления) все его ближайшие сподвижники – те, кто должен был оказаться рядом 30 августа 1919 года и защитить своего командира. На длительный период щорсовцы были преданы забвению, пока неожиданно не всплыли в литературе в середине 1930-х. На ту страшную эпоху пришлась усиленная героизация героя Гражданской войны – столько же неожиданная и необъяснимая, как и его кончина. Про Щорса снимали фильмы, писали книги, ставили в его честь памятники" ([11], см.также [12]). На Довженко доносили в НКВД 4 сентября 1938 г.: Довженко был пьян и говорил, что "перестает понимать, где враги, а где советская власть" [13]. И еще сказал так: "Что это за нация – украинцы?! Предатель на предателе!?".
Есть и ссылка на экспертизу, которая по идее должна была бы закрыть все вопросы, но она их только усилила: "экспертиза, проведенная в 1949 году после эксгумации тела, подтвердила, что Щорса убили с близкого расстояния выстрелом в затылок" [14].
Герои всегда нужны массовому сознанию. Это модель правильного ролевого поведения, которая должна быть внедрена в массы. В Марше веселых ребят есть такие слова В. Лебедева-Кумача:
Мы все добудем, поймем и откроем:
Холодный полюс и свод голубой.
Когда страна быть прикажет героем,
У нас героем становится любой.
Но реально конструируются не герои и не праздники, в этот период конструировался советский человек. Он должен был шагать по просторам родины, пользуясь этой сконструированной в его голове картой, чтобы не сказать фальшивой дорогой. Задачей пропаганды является добиться исчезновения всех сомнений. Когда у человека в голове уже заранее имеется ответ, у него нет места для чужой информации. Он все знает, например, со времен школьного учебника.
Если война поднимала героя индивидуального, то послевоенное время уже пошло по более легкому пути, акцентируя силу коллектива, а не индивида. Как поется в песне Матусовского и Шаинского:
Вместе весело шагать по просторам,
По просторам, по просторам!
И конечно, припевать лучше хором,
Лучше хором, лучше хором!
Но герои есть не только в войне. Сталин все время боролся с тем, что потом получило название космополитизма. Все герои и все изобретения должны быть нашими. При этом он действовал просто: они считают, что радио изобрел Маркони, а у нас это будет Попов. Так и с паровозом (Черепанов, а не Стефенсон) и множеством других изобретений.
Сталин конструировал советского человека с помощью литературы и искусства, и особенно любил кино. Кино разговаривает с массовым сознанием без посредников, поскольку зритель погружается в его атмосферу, проживая там условную жизнь героя. Меняя правила жизни, без кино не обойтись. Литература типа "Павки Корчагина" тоже направлена на это же, но она позволяет человеку отвлечься, закрыть книгу, кино "выстреливает" в зрительный зал все целиком, не давая возможности ни отвлечься, ни задуматься. Мы принимаем сказанное там без раздумий, а чтобы с ним спорить требуются дополнительные интеллектуальные усилия (и время).
Сталин корректировал кинопродукцию, меняя даже фильмы по уже утвержденным сценариям. При обсуждении "Ивана Грозного" Сталин говорил Эйзенштейну: "Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения... Царь Иван был великий и мудрый правитель, и если его сравнить с Людовиком XI (вы читали о Людовике XI, который готовил абсолютизм для Людовика XIV?), то Иван Грозный по отношению к Людовику на десятом небе. Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния. В показе Ивана Грозного в таком направлении были допущены отклонения и неправильности. Петр I – тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, слишком раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну, допустив онемечивание России. Еще больше допустила его Екатерина. И дальше. Разве двор Александра I был русским двором? Разве двор Николая I был русским двором? Нет. Это были немецкие дворы" [15].
И еще слова Сталина: "Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким. Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал... Нужно было быть еще решительнее".
Прямо история СССР получается в действиях царя, по крайней мере, оправдывается Сталин и его политика. И борьба против иностранного влияния, и за жесткость в обращении с элитой. То есть фильм на любую тему и о любом времени порождает выводы о сегодняшнем дне, программируя поведение зрителя в нужном направлении, поскольку зритель делает выводы о дне сегодняшнем, а не дне вчерашнем.
Массовое сознание не может и не умеет возражать. Это масса, объединенная на базе самых простых реакций. По этой причине любые методы разговора с ним с помощью искусства равняются хирургической операции, удаляющей ненужные мысли и интерпретации. Массовое сознание – пассивный игрок, который не может сам создавать и героев, и праздники, он должен получать их готовыми от активного игрока – власти.
Жена Эйзенштейна чувствовала, как всякая жена, опасность наперед: "Жена Эйзенштейна Пера Моисеевна Аташева, посмотрев вторую серию еще в рабочем зале монтажного цеха, жутко перепугалась. Она бросилась в Кратово на дачу Эйзенштейна и сказала ему: "Старик, что вы делаете? Он вам этого не простит. Он сейчас победитель. Европа у его ног. (Это буквально ее слова – она пересказывала этот эпизод нам с Леней Козловым). И он вам эту картину не простит". Эйзенштейн жутко разозлился и сказал: "Вот что. Когда вы будете делать вашего "Грозного", вы сделаете, как он хочет, а я сделаю, как я хочу. И вообще вам больше машины в Кратово не будет с такими вашими заявлениями". И Аташева в слезах вернулась в Москву в ожидании, что завтра Эйзена просто возьмут…" [16].
Сталин не имел ограничений ни в своих мыслях, ни словах, ни в действиях. Поэтому все, что ему казалось, несло последствия для целой страны вне зависимости от истинности. Он создавал единую "мелодию", которая звучала снизу доверху, что и является идеалом пропаганды. На что нацелены сегодняшние информационные атаки извне, в которых США обвиняют Россию и Китай – то ли это коронавирус, то ли выборы Трампа, задача одна – разрушить единство страны, которое ведет автоматически к ее ослаблению. Пропаганда, наоборот, создает это единство, иногда даже слишком усердно.
Сталин так выступал в 1946 г. по поводу второй серии "Ивана Грозного": "Не знаю, видел ли кто его, я смотрел, — омерзительная штука! Человек совершенно отвлекся от истории. Изобразил опричников как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского Ку-Клукс-Клана. Эйзенштейн не понял того, что войска опричнины были прогрессивными войсками, на которые опирался Иван Грозный, чтобы собрать Россию в одно централизованное государство, против феодальных князей, которые хотели раздробить и ослабить его. У Эйзенштейна старое отношение к опричнине. Отношение старых историков к опричнине было грубо отрицательным, потому что репрессии Грозного они расценивали, как репрессии Николая Второго, и совершенно отвлекались от исторической обстановки, в которой это происходило. В наше время другой взгляд на опричнину. Россия, раздробленная на феодальные княжества, т.е. на несколько государств, должна была объединиться, если не хотела попасть под татарское иго второй раз. Это ясно для всякого и для Эйзенштейна должно было быть ясно. Эйзенштейн не может не знать этого, потому что есть соответствующая литература, а он изобразил каких-то дегенератов. Иван Грозный был человеком с волей, с характером, а у Эйзенштейна он какой-то безвольный Гамлет. Это уже формалистика. Какое нам дело до формализма, — вы нам дайте историческую правду. Изучение требует терпения, а у некоторых постановщиков не хватает терпения, и поэтому они соединяют все воедино и преподносят фильм: вот вам, «глотайте», – тем более что на нем марка Эйзенштейна. Как же научить людей относиться добросовестно к своим обязанностям и к интересам зрителей и государства? Ведь мы хотим воспитывать молодежь на правде, а не на том, чтобы искажать правду" [17].
Можно себе представить давление на режиссера, которое возникало после таких выступлений. Сталин правит не просто историю, он корректирует понимание современности, реально вводя обоснование своих действий в сегодняшнем дне, хотя фильм на самом деле повествует о прошлом. Сталин защищает себя в глазах населения, вводя нужную ему трактовку Грозного. Более того, он создает и воссоздает свой собственный портрет в массовом сознании. Это интерпретация его собственного правления, а не Ивана Грозного.
Это интересное видение фильма, когда один из зрителей видел себя в царе и его политике, да еще и искал нет ли тут подвоха. По сути он привык к тому, что любому его слову все рукоплескали. Он жил в мире вне критики. Это еще хорошо, что он не вложил все ресурсы в строительство какого-нибудь марсохода... Или он не уделил нужного внимания проекту переброски сибирских рек в засушливые районы Казахстана, Таджикистана, Узбекистана и Туркмении, что в 1984 г. подхватил Черненко, но не реализовал из-за сложности проекта и его дороговизны (см. подробнее [18]).
И нам нелегко представить себя творческого человека, оценщиком работы которого выступал Сталин. Об Эйзенштейне хорошо написал Г. Олтаржевский: "Эйзенштейна нельзя мерить с сегодняшних позиций. Он снимал кино не по канонам и учебникам, он сам создавал эти каноны и писал учебники. Он был первопроходцем, наметившим пути развития мирового кинематографа на долгие годы. Но он был и обычным человеком, который жил в страшное и жестокое время. И вынужден был приспосабливаться к обстоятельствам. Он чудом избежал ареста в 1930-е, причем благодарить за это он должен только свой талант и мировую известность. Он был в шаге от застенков и в конце 1940-х, когда петля буквально затягивалась на его шее, и лишь неожиданная смерть спасала его от тюрьмы. Он прожил всего полвека, но успел сделать столько, что трудно поверить в то, что его путь был таким коротким" [19].
Все это трудно признать пропагандой, поскольку одновременно перед нами высокое искусство. Мы же привыкли видеть в пропаганде примитив. Но получается, что пропаганда может быть разного уровня. Мысли поступки героев с экрана легко переносятся в жизнь. Экран не повторяет жизнь, он ее создает заново. И часто как настоящую правду принимают экран, а не жизнь. Экран всегда будет сильнее жизни по своему воздействию, поскольку герои и ситуации сознательно от отбираются по силе своего воздействия. Здесь они системны, а в жизни случайны. И система воздействия очень системна, поскольку в зале исчезает свет и запрещены разговоры: маленький зритель остается один на один с "великаном". Ему от него никуда не уйти. Действие на экране, в какое бы время и на какой бы планете не происходило, реально меняет поведение зрителя здесь и сегодня.
Человек всегда нуждается в "компасе", и его ему дают религия и идеология, пропаганда и искусство, наука и школа, когда они выступают в роли интерпретаторов и реинтерпретаторов действительности. Тем самым действительность становится вторичной, первичной будет интерпретация, поскольку именно она задает восприятие реальности.
Пропаганда спрятанная сильнее пропаганды прямой. В фильме мы следим за развлекательным сюжетом, а пропагандистские цели отходят на второй план. Герой побеждающий – это наш, а герой проигравший – это чужой. Так крепится внутреннее единство, человеку как существу стадному надо быть с победителями, а не с проигравшими.
А. Довженко чутко уловил смещение "рамки", точки отсчета, которое имело место в сталинские времена. Н. Клейман писал: "Александр Довженко упрекал фильм в том, что Александра Невского можно было бы выбрать секретарем райкома. Тут стоило бы задуматься: не пытались ли в это время, напротив, из секретарей райкомов делать святых? Именно тогда, когда создавались экранные «агиографии» Ленина, Сталина, Свердлова, Чапаева и остальных советских героев – своего рода атеистический пантеон, Эйзенштейн выводит на экран «настоящего святого», то есть персонаж, который изначально представляет собой предельную степень положительных качеств. Хотели положительного героя? Вот он! " [20].
Александр Невский был важен как военный герой, который сражался с немецкими псами-рыцарями. Но это на экране. В реальности не было такого количества врагов. Сегодня, когда историкам разрешено в этом сомневаться, можно прочесть такое: "В советской историографии численность войск на Чудском озере оценивалась в 10-12 тысяч бойцов ордена и 15-17 тысяч новгородцев, что сопоставимо с битвами при Пуатье и Грюнвальде – крупнейшими сражениями Средневековья. Однако эти цифры являются оценочными и не подкреплены документами, а масштаб потерь заставляет в них сомневаться. По достоверным данным, орден потерял в том бою 26 рыцарей (20 погибшими и шесть пленными). Были также убиты порядка 400 и пленены около 50 человек "чуди" (союзной эстонской пехоты), которых "вели босыми подле коней". О русских потерях говорилось глухо: "Много храбрых воинов пало"" [21].
Поскольку в сражениях рукопашных погибала тогда четверть воинов, то великой битвы как таковой не было. Ее преувеличили и историки, и Эйзенштейн должен был идти у них на поводу, в противном случае этот фильм был бы никому не нужен (см. о разных мифах, сложившихся вокруг личности Александра Невского [22]).
Фильм уверенно потеснил реальность: "Каким был князь на самом деле – теперь уже не имеет значения. В фильме это рослый, под два метра, былинный красавец. Идеальным воплощением древнерусского полководца стал актер Николай Черкасов. И на Ордене Александра Невского, которым награждались командиры во время Великой Отечественной войны, – лик, срисованный с Николая Константиновича. Фильм вышел на экраны 1 декабря 1938 года. Как и "Чапаева", смотреть "Александра Невского" шли целыми коллективами, со знаменами и оркестрами. Но в августе 1939 года вышло распоряжение: фильм с экранов снять – СССР подписал с Германией договор о ненападении. Сам режиссер в декабре 1939-го был поражен, как, "читая летописи XIII века вперемежку с газетами сегодняшнего дня, теряешь ощущение разницы времени, ибо тот кровавый ужас, который в XIII веке сеяли рыцарские ордена завоевателей, почти не отличается от того, что делается сейчас в Европе..." [23].
Это весьма интересное замечание о потере "ощущения разницы времени", как будто мы все время живем в одном времени, только перед нами меняются нарисованные декорации...
Н. Клейман вспоминает, что было и такое: "Эйзенштейн в сценарии пытался высказаться о времени, в котором он жил. А это был 1937 год, когда страну раздирали поиски внутренних врагов. Тема предательства среди своих была ему очень близка... Александр Невский, например, в финале умирал, напившись из отравленного русскими князьями шлема... Но Сталин своим знаменитым красным карандашом сцену гибели князя вычеркнул. Спорить с главным зрителем СССР режиссер не осмелился, и фильм не стал трагедией шекспировского масштаба, как того хотел Эйзенштейн" (там же).
Сильное государство, как это ни печально, возможно только при слабом гражданине. Почему-то наш мир не разрешает другого сочетания. Еще возможно "слабое государство и слабый гражданин", но рано или поздно кто-то из них возьмет верх. Сталин смог удержать сильное государство, но это было сделано исключительно за счет занижения роли человека. "Человек – никто, государство – все" – по этой модели мы живем год за годом, десятилетие за десятилетием, и пока из нее не собираемся выходить.
История представляет собой объект, который легко трансформируется под потребности власти, хотя выглядит как независимый, ведь все это было когда-то на самом деле. А поскольку власть обладает самыми сильными инструментами для воздействия на массовое сознание типа искусства или образования, то с неизбежностью точка зрения власти будет лидировать. Причем власть будет говорить, что это и есть правда, а не искусство. Из истории берется то, что нужно для данного момента и вставляется в искусство. А когда этого нет в истории, искусство дает возможность его создать. Массовое сознание настолько гибко, что будет готово принять все, что захочет власть.
Исследователи фиксируют: "Фильм Эйзенштейна – это аллегорическое воспроизведение, оправдание политики исторической пары: Сталин–террор, направленной против собственного народа. Его жестокость как индивидуума компенсируется его мудростью как государственного деятеля. Для Макиавелли Государь, то есть, Цезарь Борджиа, жесток, – ну так что ж, ведь он хитер, и это главное. В русской историографии мысль о том, что жестокость оправдывается необходимостью создания сильного государства – не новая. Иван Грозный и Петр Великий – это классические фигуры психологического Януса – смесь добра и зла. Иван Грозный обычно характеризуется не как властитель, чья политика подчинена его психопатической натуре, а как разумный и решительный человек, чья деятельность направлена на укрепление мощи государства. Возможны различные объяснения и в том, что касается опричнины, появление которой продиктовано государственными соображениями и борьбой с боярами (вероятно, отождествляемыми с «врагами народа» внутри страны и с внутренним террором)" [24].
И одна подробность, передающая дух времени: "Однажды вечером, когда ассистент по монтажу Эсфирь Тобак сидела и подчищала какие-то вещи, на «Мосфильм» приехали люди из тогдашнего Кинокомитета и, сказав, что Сталин требует немедленно показать ему фильм, в каком бы он состоянии ни был, забрали материал. Уже после выхода фильма на экраны Эйзенштейн сильно переживал от того, что в фильме остался мусор, повторы и затяжки. Но раз Сталин фильм одобрил, трогать его было нельзя, и он сразу же был пущен в печать" [25].
Мы пытаемся из нашего времени оценить фильм прошлого. Это невозможно... Мы все равно оцениваем его, исходя из своего времени. Как и те или иные исторические фигуры, которые почему-то ведут себя не так, как хотелось бы нам. Давайте признаем, что прошлый мир проигран нами начисто, Тогда правили не те люди и строили не тот мир. Не хотелось бы, чтобы из будущего точно так посмотрели и на наш мир. А это вполне возможно...
В виртуальной системе люди превращаются в символы, поскольку от них остаются только те характеристики, которые важны для виртуальности. И уже теперь важным является не соответствие реальности, а соответствие виртуальности. Более того, как мы видели выше, виртуальность побеждает реальность, и даже государственный орден Александра Невского делался с актера Николая Черкасова, поскольку как именно выглядел Александр Невский неизвестно. Кино победило и в этом случае.
С одной стороны, ни один герой не может исчезнуть, если он герой настоящий. С другой, герои выветриваются из социальной памяти очень быстро, если пропаганда перестает их поддерживать. А пропаганда четко отражает смены политических режимов, когда каждый из них хочет найти собственные корни в истории.
Герой единственный, кто может вернуться в мир живых, но только в фильмах, книгах, учебниках. Пропаганда всеми силами восстанавливает его, компенсируя физическое отсутствие виртуальным присутствием. Герои и праздники – это "алфавит" власти, который она использует для рассказов о своей силе и доблести.
При этом при создании героев и праздников начинают меняться все оценки в пользу власти. Даже праздник 23 февраля на самом деле отражает череду поражений новой власти, приведших к невыгодному Брестскому миру с немцами. Это не праздник победы, а символический щит, закрывающий поражение.
В. Миронов пишет о фальсификации даже даты этого праздника: "В журнале «Военная мысль и революция», книга №1, вступительная статья гласит, что 23 февраля была сформирована первая красноармейская часть, принимавшая участие в боях на северо-западном направлении. Первый робкий шаг к фальсификации февральских событий был сделан. Никто не возразил. И вот в журнале «Военный вестник» №7, вышедшем в феврале 1924 г. и посвященном смерти В.И. Ленина, в передовой статье, публикуют Декрет от 28 января 1918 г., но со смазанным кадром, вследствие чего ни дата, ни подпись В.И. Ленина отчетливо не видны. А в статье написано, что сей декрет был опубликован 23 февраля 1918 г. Так была окончательно сфальсифицирована эта дата" [26].
И еще одно наблюдение: "Именно с 1924 г., когда на сцене политической борьбы окончательно вырисовался образ нового политического вождя, а старый вождь умер, всяческие массовые искажения отечественной истории в интересах той или иной политической группировки или аппарата в целом принимают еще более беспардонный характер. И вот тут-то и оказалось, что аппарату было очень важно и выгодно скрыть позор 1918 г.".
То есть праздник становится фальсификатором реальной истории. В системе праздников теряется, даже запрещен негатив, поэтому герои праздники всегда будут в почете у пропаганды. Они и есть идеальные граждане страны, а достоверность их вторична...
Литература
За підтримки Федеративної Республіки Німеччина
Якщо вам сподобалася стаття – читайте схожі публікації в блогах на сайті АУП – https://www.aup.com.ua/category/blog/
