Георгий ПОЧЕПЦОВ, rezonans.asia
Покорение массового сознания всегда и для всех властителей представляло трудную задачу. Ее решали заменой естественной модели мира искусственной, например, пришедшей с помощью религии или идеологии. Правильность или неправильность такой виртуальной действительности не имеет значения, если она выполняет роль объединяющей всех реальности. Условный пример: “наличие лягушек на Марсе” будет вполне работающим механизмом, если все граждане данной страны будут разделять это мнение, а граждане других стран – нет. Это будет внешним и внутренним маркером для разграничения своих и чужих. И особенно хорошо это будет работать, когда найдутся “свои” с другим мнением, тогда борьба с ними станет еще одной “скрепой”.
Единомыслящее массовое сознание облегчает все процессы управления им, что особенно важно в случае кризисных ситуаций, когда роль единого поведения резко возрастает, примером чего являются войны. У СССР одновременно была задача создать советского человека с едиными реакциями на прошлое, настоящее, будущее. И это работает во многом и по сегодняшний день.
Сильная пропаганда передается и сохраняется даже через много поколений. Анализ, например, представлений молодежи, проделанный в России показывает и доказывает, что период советского времени рассматривается ими как принципиально позитивный, в то время как власть от него открещивается. Внимание к СССР показывает востребованность символов эпохи СССР среди пользователей «Яндекса», где число показов в месяц советский символов выше, чем российских.
Вывод таков: “Позитивный образ «советского» на постсоветском пространстве воспроизводит, причем непроизвольно и хаотически, прослойка, недавно появившаяся в ходе научно-технического прогресса глобально ориентированной цифровой буржуазии, для которой ключевыми являются не идеологические или этические моменты, а коммерческая выгода. Сегодня можно наблюдать фактически смертельную схватку между этой бизнес-группировкой и правящими элитами тех государств, где власть претендует на национальную ориентацию и пытается ввести свои правила игры. В России конфликтующие альянсы пока не установили (да и в обозримом будущем уже вряд ли установят) после идеологического погрома 1990-х контроль над внутренней символической сферой. Образ консенсусного будущего отсутствует, зато имеются в избытке «звериные оскалы» тех или иных конкурентов (в широком смысле этого слова). Пока приходится констатировать, что проклятая «общечеловеческими» интеллектуалами советская массовая культура вышла неоспоримым победителем в борьбе за этические и эстетические приоритеты современников, в первую очередь среди российской молодежи” [1].
Получается, что “мозги” не могут гулять сами по себе, они всегда “сбиваются в стаи”, которыми теперь научились управлять. Человек потерял все свои возможности для индивидуальной жизни и самостоятельного мышления. Ему легче и спокойнее быть вместе со всеми. Раньше – в пещере, теперь в соцсети.
Прошлое никого не отпускает, оно живет в нашей голове даже без контроля с нашей стороны. Это особенно становится заметным, когда настоящее не дает явных положительных примеров: “Современная Россия, по мнению студентов, совершенно растеряла культурное наследие прошлого и не смогла придумать ничего своего. Единственное, что имеет страна в культурной сфере, – многочисленные фильмы-однодневки, скопированные у Запада телешоу и не представляющая никакой ценности литература. По мнению студентов, такое плачевное состояние отечественной культуры во многом связано с отсутствием в России нормальной культурной политики, в рамках которой государство могло бы помогать талантливым людям” [2].
Массовое сознание прошлого было более внушаемым. Для него двадцатый век был мощным прорывом, полностью отрицающим прошлое. Люди больше верили словам, идя вслед заполитиками, их провозглашавшими (см., например, там же):
– “мы сосредоточили внимание на группе респондентов, в чьих представлениях современная Россия – полный антипод Советского Союза. Таких ответов в исследовании оказалось большинство. Анализ представлений о прошлом, в частности о Советском Союзе, помогает нам понять, чтó студенческая молодежь считает по-настоящему важным в политическом плане, а чтó – второстепенным. Как видно из результатов исследования, студентов ведущих московских университетов действительно волнует отсутствие в современной России единой объединяющей идеи, которой для Советского Союза был коммунизм. Студенты не знают, что могло бы сплотить современное общество, – чем можно гордиться в современной России. Они считают, что сегодня в России нет ни культуры, ни нормальной экономической системы. Нет ни образования, ни медицины. Респонденты подчеркивали, что они растут без идеалов и у них нет ориентиров, поэтому они во многом завидуют старшему поколению, у которого эти ориентиры были”;
– “Запрос на сильное, мощное государство, каким был Советский Союз, – тоже отголоски мифологизированного сознания предыдущих поколений. Но, так или иначе, мы можем сделать вывод о том, что современная студенческая молодежь недалеко ушла в своих представлениях от “homo soveticus”. Политический идеал у студентов локализован в советском прошлом, они весьма негативно воспринимают современную Россию и при этом не имеют каких-либо сложившихся представлений о ее будущем даже в краткосрочной перспективе. Современным студентам намного проще идеализировать жизнь в Советском Союзе, чем взять на себя ответственность за решение проблем, стоящих перед современной Россией”.
Сегодня мы имеем более сильный инструментарий управления сознанием, где на первое место вновь вышли те средства, которых вообще не было раньше. Это сериалы и соцмедиа. Для них характерен не только более индивидуальный подход воздействия, но и более сильная зрелищность. У СССР также были кино и телевидение, которые постепенно вытеснили невизуальные средства пропаганды. Это результат массовости воздействия: чем более массовая аудитория, тем проще должен быть инструментарий. Это как комиксы против, условно говоря, М. Пруста. И характерной чертой является переход от слов к картинкам…
Теперь коммуникация готова выполнять любые задачи. Фейсбук, например, обвиняют в создании кризиса с мигрантами на границе между Беларусью и Польшей. Именно там появляется информация, что за семь тысяч долларов каждый может перейти границу и попасть в Европу [3]. Именно это отсутствие контроля отличает Фейсбук от, например, кинопропаганды прошлого века. Легкость, дешевизна, массовость делают подобный инструментарий самым мощным средством воздействия. Это условная “атомная бомба”, направленная на массовое сознание. И от нее нет и не может быть защиты, поскольку этот инструментарий все время видоизменяется.
Возникшие новые возможности коснулись всех сфер управления. Смещение интересов военных в сферу социальных наук стало сегодня приметой нового времени. С одной стороны, социальные науки стали более объективными, и на них теперь можно положиться в военных задачах. С другой, объектом внимания военных стало гражданское население, что стало характерным во времена гибридных войн, которые менее заметны, чем привычное применение военной силы в физическом пространстве.
Картинка виртуальности приходит не только и не столько из кино или образования, поскольку они работают с избранными местами этой онтологии. Условно говоря фильм о крымском мосте скорее усиливает уже имеющиеся представления, а не создает их. Их создают журналисты, порождающие ежедневные и ежесекундные напоминания о правильной картине мира. На фильм могут пойти единицы, зато новости читают миллионы. И каждая информация несет не только конкретику события, но и стратегическую рамку, в рамках которой это событие осмысляется и переосмысляется, создавая синтез понимания между тактическим подтверждением и стратегической общей картиной.
В телевизионных ток-шоу в отличие от просто новостей происходит сдвиг в сторону стратегических интерпретаций. Уровень “криков” экспертов в них отражает инструментарий по привлечению внимания телезрителей. Но содержанием является не это, а коррекция и удержание правильной с точки зрения власти картины мира.
И эта картина мира по сути своей является более примитивной и древней, поскольку в ней главную роль играют не “друзья”, а “враги”. Это как и преобладание интереса к негативным новостям над позитивными, что, кстати, ведет к многократно большему распространению фейков, поскольку в них больше негатива, чем в обычных позитивных новостях.
Мир стал информационным в гораздо более сильной степени, чем это было в другие эпохи. Переиначив слова советской песни, можно сказать “нам информация строить и жить помогает”. Именно поэтому в свое время были созданы мощные инфраструктурные инструменты для продвижения нужной информации в советское массовое сознание. Это были газеты, радио и кино как инструменты, заговорившие с массовым сознанием как бы без посредников.
Мир произвел взаимозамену физического пространства на информационное и виртуальное. Индустриально это началось с двадцатого века, когда тоталитарная пропаганда затмила все, что было до этого. Пропаганда стала суррогатом действительности. Более того, она была большей правдой, чем сама действительность. Пропаганда дает более системное представление, чем любая действительность, поскольку все подчиняется единому правилу без исключений.
Но у пропаганды есть два “крыла”. С одной стороны, это “солдаты партии” в медиа. Но с другой, это цензура и спецслужбы, которые закрывают любые возможности для свободного слова. То есть пропаганда – это инфраструктура, а не только люди.
Иллюзия становится ее главной целью. Иллюзия свободы, моделирование правды призваны внести сумятицу в массовое сознание. Они могут натренировать любого. И вообще в правде нет такой потребности, как в ее иллюзии. Мы все живем как начальник полиции в пьесе Е. Шварца, который приходил на площадь подслушивать разговоры граждан в сапогах со шпорами, объясняя это тем, что в противном случае “такого наслушаешься, что потом ночь не спишь”…
Литература
